Пульс закона


"Сорные мысли"...

Печать
Сорные мысли несравненно хуже сорных слов. Расплывчатые выражения, вставные предложения, ненужные синонимы составляют большой недостаток, но с этим легче примириться, чем с нагромождением ненужных мыслей, с рассуждениями о пустяках или о вещах, для каждого понятных.
Подсудимый обвиняется по ст. 919 и 2 ч. 1455 ст. Уложения о наказаниях и признает себя виновным именно в покушении на убийство в состоянии раздражения. Оратор спрашивает: что такое убийство, что такое покушение на убийство, и объясняет это самым подробным образом, перечисляя признаки соответствующих статей закона. Он говорит безупречно, но разве это не пустословие? Ведь при самом блестящем таланте он не в состоянии сказать присяжным ничего нового.
 
Вы помните монолог Меркуцио во втором акте «Ромео и Джульетты»? По случайному замечанию товарища он разражается очаровательной импровизацией о маленькой королеве Меб20. Это целый поток цветов и кружев, это чудный поэтический отрывок, но вместе с тем это чистая болтовня; Грациано недаром говорит о его несносных словоизвержениях: he speaks an infinite deal of nothing21.
 
Примером непозволительного пустословия может служить обычное начало прокурорских речей по мелким делам: «Господа присяжные заседатели! Подсудимый сознался в приписываемой ему краже; сознание подсудимого всегда считалось, как прежде выражались (говорится даже, по выражению императрицы Екатерины Второй), лучшим доказательством всего света...» Адвокат отвечает на это столь же избитым афоризмом: «Одно из двух: или верить подсудимому, или не верить; прокурор верит ему, я также; но если мы приняли его признание, то должны принять его целиком и, следовательно...». Разве это что-нибудь значит? Разве говорящий не знает, что можно верить вероятному или правдоподобному и не следует верить несообразному и нелепому?

Так называемое remplissage, то есть заполнение пустых мест ненужными словами, составляет извинительный и иногда неизбежный недостаток в стихотворении; но оно недопустимо в деловой судебной речи. Можно возразить, что слишком сжатое изложение затруднительно для непривычных слушателей и мысли лишние сами по себе, бывают полезны для того, чтобы дать отдых их вниманию. Но это неверное соображение: во-первых, сознание, что оратор способен говорить ненужные вещи, уменьшает внимание слушателей, и, во-вторых, отдых вниманию присяжных следует давать не бесцельными рассуждениями, а повторением существенных доводов в новых риторических оборотах.

Речь должна быть коротка и содержательна. У нас молодые защитники произносят по самым простым делам очень длинные речи; говорят обо всем, что только есть в деле, и о том, чего в нем нет. Но среди их соображений нет ни одного неожиданного для присяжных. Шопенгауэр советует: "Nichts, was der Leser auch selbst denken kann". Они поступают как раз наоборот: говорят только такие вещи, которые уже с самого начала судебного следствия были очевидны для всех.
И обвинители наши не свободны от этого упрека.
Нужно ли напоминать, что словами оратора должен руководить здравый смысл, что небылиц и бессмыслицы говорить нельзя? Судите сами, читатель.

Казалось бы, ни один обвинитель не станет намеренно ослаблять поддерживаемого им обвинения. Однако товарищ прокурора обращается к присяжным с таким заявлением: «Настоящее дело темное; с одной стороны, подсудимый утверждает, что совершенно непричастен к краже; с другой — трое свидетелей удостоверяют, что он был задержан на месте преступления с поличным». Если при таких уликах дело называется темным, то что же можно назвать ясным?

Подсудимый обвинялся по 9 и 164722 ст. уложения; при заключении следствия председатель, оглашая его прежнюю судимость, прочел вопрос суда и ответ присяжных по другому делу, по которому он судился за вооруженный грабеж с насилием; в ответе было сказано: да, виновен, но без насилия и вооружен не был. Товарищ прокурора сказал присяжным, что подсудимый был уже осужден за столь тяжкое преступление, как грабеж с насилием, причем даже был вооружен. Это слова государственного обвинителя на суде! Присяжный поверенный зрелых лет рассуждает о законных признаках 2 ч. 168123 ст. уложения о наказаниях, и присяжные услыхали следующее: «Что такое легкомыслие, это сказать невозможно; это понятие, которое не укладывается в определенные рамки; нельзя сказать, что легкомысленно и что нелегкомысленно»*.

Ученые цитаты, как и литературные отрывки или ссылки на героев известных романов, все это не к месту в серьезной судебной речи. Кто говорит: «всуе законы писать, ежели их не исполнять» или «промедление времени смерти безвозвратной подобно», тот выдает себе свидетельство о бедности: он знает в истории только то, что слышал от других, а хочет показаться ученым.

В одном громком процессе оратор, защищавший отца, укрывателя убийцы-дочери, вспомнил балладу Пушкина «Утопленник», стихотворение в прозе Тургенева «Воробей» и элегию Никитина «Вырыта заступом яма глубокая». Хозяйка грязного притона судилась за поджог по 161224 ст . уложения. Один из ораторов высказал, между прочим, в своей речи, что и среди рабынь веселья, «начиная от евангельской Марии Магдалины до Сони Мармеладовой у Достоевского, до Надежды Николаевны у Гаршина и Катюши Масловой25 у Толстого встречаются нежные, возвышенные натуры...» Если и была нужна эта общая мысль, то она потеряла силу в этих именных справках.

Берите примеры из литературы, берите их сколько угодно, если они нужны; но никогда не говорите, что взяли их из книги. Не называйте ни Толстого, ни Достоевского: говорите от себя.
Лучший пушкинский стих есть неуместная роскошь в суровых словах прокурора, как и в полной надежд и сомнений страстной речи защитника: нельзя мешать жемчуг с желчью и кровью. Когда Ше д'Эст Анж молил ослепленных присяжных открыть глаза и понять ошибку, тянувшую их к жестокому осуждению несчастного ла Ронсьера26*, до того ли ему было, чтобы вспомнить Горация или Расина?

Но ведь у Кони, у Андреевского, кажется, нет ни одной речи без стихов или, по крайней мере, без выражений, взятых в стихотворениях. Да; но, во-первых, им это можно, а нам с вами нельзя; а во-вторых, возьмите заключение Андреевского по делу Афанасьевой27: там упоминается старинное стихотворение о страданиях любви; это безупречно в своем роде, но это изящная словесность, а не судебная защита.
 
   
 Отрывок из книги "Искусство речи на суде", автор П. Сергеич издательство "Юридическая литература", Москва, 1988 год.

 Сноски:
 
* Заседание  1-го  отделения  Санкт-Петербургского окружного суда 13 мая 1909 г.


19. Статья 9 уложения о наказаниях гласит: «Покушением на преступление признается всякое действие, коим начинается или продолжается приведение злого намерения в исполнение».
20. Свой моно wv «А, так с тобой была царица Меб!» Меркуцио произносит не во 2-м, как ошибочно указывает П. Сергеич, а в 1-м акте
«Ромео и Джульетты». Меб — фантастический персонаж английских народных поверий, повелительница фей и эльфов. Согласно поверью, она помогала рождению снов.
21.  Грациано — персонаж комедии Шекспира «Венецианский купец». В данном случае П. Сергеич, по-видимому, имеет в виду слова другого персонажа этой комедии — Басеанио, сказанные им по поводу речи Грациано: «Грациано говорит бесконечно много пустяков, больше, чем кто-либо в Венеции; его рассуждения — это два зерна пшеницы, спрятанные в двух мерах мякины. Чтобы их найти, надо искать весь день, а найдешь — увидишь, что и искать не стоило» (акт 1, сцена 1).
22. Статья 1647 уложения о наказаниях предусматривает наказание за кражу из обитаемого строения или с его двора или из находящихся во дворе построек посредством взлома преград.
23.  Статья 1681 уложения о наказаниях предусматривает наказание за присвоение или растрату чужого движимого имущества.
24.  Статья 1612 уложения о наказаниях гласит:
«За поджог какого-либо, самому зажигателю принадлежащего, имущества, обеспеченного в страховом от огня обществе, буде сие им сделано единственно в намерении получить от того денежную прибыль, виновный подвергается:
лишению всех особенных, лично и по состоянию присвоенных, прав и преимуществ и отдаче в исправительные арестантские отделения на время от четырех до пяти лет. Когда ж, таким образом, подожжено строение, в котором находились люди, или когда пожар сообщился чужим строениям, или, наконец, когда подожженное находилось поблизости других строений, то виновный в том приговаривается к наказанию:
по правилам, в статьях 1606, 1607, 1608 и 1609 о умышленном поджоге   строений,   обитаемых   или   необитаемых,   постановленным».
25. Мария Магдалина — мифическая последовательница Иисуса Христа. До встречи с ним вела развратную жизнь и под его влиянием раскаялась; Соня Мармеладова — персонаж произведения Ф. М. Достоевского «Преступление и наказание»; Надежда Николаевна — героиня одноименного рассказа В. М. Гаршина; Катюша Маслова — героиня романа Л. Н. Толстого «Воскресение».
26.  П. Сергеич имеет в виду дело офицера французской армии Эмиля де ла Ронсьера, преданного суду по обвинению в покушении на изнасилование дочери генерала Мореля — Марии Морель. Дело рассматривалось 5 июня 1835 г. Сенским окружным судом с участием присяжных заседателей. Ше д'Эст Анж выступал защитником ла Ронсьера. Интересы гражданского истца представляли два выдающихся судебных оратора Франции Пьер-Антуан Беррье и Одилон Барро. Обвинителем в процессе был прокурор Понтаррьё-Лафосс. Несмотря на блестящую защитительную речь Ше д'Эст Анжа, присяжные признали ла Ронсьера виновным, и суд постановил лишить подсудимого всех прав состояния, заключить в тюрьму сроком на 10 лет. Как видно, Пороховщиков здесь на стороне Ше д'Эст Анжа и обвиняемого.
Подробно ознакомиться с делом ла Ронсьера читатель может в сборнике «Судебные ораторы Франции XIX века», изд. Института международных отношений, М., 1959.
 
 
Интересная статья? Поделитесь с другими: